Наследники легенд - Страница 90

Веселенькие у них, должно быть, игры.

Рин кивнул, закрыл за собой дверь и приготовился слушать правила.

Глава 12

Время летело незаметно. Сначала он считал дни: три - на то, чтобы добраться до кармана, еще два - чтобы дойти до деревушки в десяток дворов, затем длань, если не больше, чтобы привыкнуть к здешнему укладу, познакомиться с людьми, научиться говорить с ними. А самое главное - войти в новый, непривычный ритм жизни, до поры припрятав в глубине души все прежние стремления. Нелегко было убедить себя в том, что прошлое осталось за Чертой, перестать слышать настойчивый шепоток ножа и чувствовать пульсацию врезавшегося в кожу кольца. Но он справился. Кажется, справился. По крайней мере, весь последний месяц прожил. Как мышь под веником - Олья так сказала.

- Вышел бы куда.

- Куда?

- Да хоть на двор.

Вне дома ему не нравилось. Неуютно было под давящим стеклянным небом, на котором никогда не появлялось ни солнца, ни звёзд. Днем мутный голубоватый купол дарил рассеянный свет, ночью все вокруг погружалось в непроглядную тьму. К этому, пожалуй, он привыкал дольше всего. И именно здесь, в кармане, полюбил дожди. Тогда небо затягивали настоящие тучи, делая его знакомым, обычным.

- Из-за времени всё, - поясняла в первые дни травница. - Иначе тут время идёт. Во всех Пустошах иначе, а тут - и подавно. Потому и под колпаком будто, и непонятно, что там снаружи - зима, лето ли. Всё равно ведь тут по-другому всё. Но обвыклись люди как-то. Живут.

Живут, и уже очень давно. Ольгери не знала, кто и когда первым отыскал вход в карман - огромное по площади пространство, вырванное у "большого мира". Не знала и того, по чьей воле создано это странное убежище. Но кто-то нашел сюда дорогу, по которой потом пришли остальные. В основном люди. Прятались тут от бушующих за Чертой войн, приводили семьи, друзей.

Странно было, что по ту сторону теней мало кто знал об этом месте.

- Ничего странного, - пожимала плечами целительница. - Схрон это. Кто ж станет про свой схрон каждому встречному рассказывать? А случайному человеку сюда попасть трудно. Помнишь, какими путями шли? Сам нашел бы?

Сам - вряд ли. Истман помнил лишь молоденькую рощицу, тянувшуюся вдоль ручья. А потом яркая летняя зелень сменилась пожухлой осенней листвой, а ручей пропал.

Да, здесь была осень. Время, как и говорила Олья, шло тут иначе. Быстрее.

- Иной раз уходить отсюда боюсь, - признавалась она. - Всё думаю, вернусь, а никого из знакомых уж и в живых нет. Но теперь успокоилось как будто. Раньше, старики рассказывали, на день только выйдешь, а тут уж двадцать лет пролетело. А сейчас вроде как час за день идёт. Я крайний раз на две длани выходила. Так, когда собиралась, Майка, Ланкина дочка, в колыбельке была ещё. А сейчас, гляди-ка, бегает уже.

Майкой, Майей, звали соседскую девчушку. Ей было, наверное, чуть больше года. Действительно, бегала. Часто падала, и тогда унылую тишину разбивал надрывный детский плач. Сначала это раздражало. Потом привык. Однажды даже вышел из дома посмотреть, откуда шум. Заметил, поднял на вытянутой руке зареванного ребенка и долго с любопытством рассматривал ряженое в цветастое платьишко существо - детей он прежде встречал нечасто, особенно таких мелких. Посмотрел и бережно опустил на землю. Бережно, потому что людей, может, и не любил, но это ему человеком не показалось - зверенком каким-то, которого можно погладить, пожалеть. С рук покормить.

Тогда и познакомился с Ланой - матерью этого странного создания - молодой, розовощекой, статной. Она с простодушным любопытством таращила на чужака голубые, как и её сарафан, глазища и грызла в смущении кончик рыжей косы. Разговора не вышло, говорить с неотесанной селянкой бывшему правителю Каэтарской Империи было не о чем. Но ночью в общинном амбаре спину кололо сено, и руки тискали теплую женскую грудь…

- Дело-то обычное, - не глядя на него, говорила поутру Олья. - Баба она молодая, истосковалась по мужику. Только ты не думай себе, не свободная она. Муж есть, на крови с ним венчалась. Сейчас за Черту ушел. По-здешнему, давно уже, еще как она с Майкой ходила. А по-тамошнему… может, месяц всего прошел. Вернётся. Так что ты… не надейся шибко, вот что.

- Следишь за мной, что ли?

- Нужно больно. Кто ты мне, чтоб я за тобой следила? Да и не маленький, чай. Предупредила только. Потому как мужик Ланкин вернется, её, дурёху, поколотит для порядку да забудет - им ещё дитё растить. А тебе как бы шею не свернул - бугай он здоровый.

Жалела. И это было самое странное. Страннее стеклянного неба и бегущего вне всяких законов времени. Действительно, кто он ей, что вылечила, привела сюда, а теперь еще и опекает? Никто. Только лишняя обуза. Дармоед.

Деревенские так и говорили:

- Что, Олья, снова сама за хворостом пойдёшь? Дармоед твой зад от лавки оторвать не сподобится?

- А и пойду! - смеялась травница. - Сколько мне того хворосту нужно? Вдвоём с Сайли сходим. А Лиму пока нельзя тяжелого носить. Вот заживёт рана полностью, он мне тогда яблоню срубит. Третий год как усохла - вот и будут на зиму дрова.

Рана зажила давно. Остался маленький белый шрам на груди. Ольгери прекрасно об этом знала, но о помощи по-прежнему не просила. Сама ходила за околицу в сбросивший листву лесок за хворостом. Сама таскала тяжелые вязанки, растапливала печь, ставила на огонь воду и шла доить уродливую козу со спиленными рогами. Часть молока отливала и ставила в холод - потом делала сыр, который складывала в бочку с крутым рассолом. Часть разливала по глиняным кружкам ему и Сайли.

- Тебе расти ещё, - говорила она внуку. - А тебе, - поворачивалась к "дармоеду", - поправляться нужно. А то остались кожа да кости.