- Какая ж радость в тесной обуви? - простодушно удивилась целительница.
- В обуви - никакой. Радость, когда её снимаешь.
Дорога обратно разительно отличалась от пути в карман. Тогда, только попав в Пустоши, он ощущал гнетущую тяжесть и едва переставлял ноги. Сейчас, покинув карман, шел легко и быстро. "А за Чертой я, должно быть, смогу летать", - думал он с улыбкой.
Даже на ночь не хотелось останавливаться. Не хотелось есть. Не хотелось спать.
И он не спал. Лежал на разложенном у костра плаще и смотрел на звезды, которых так не хватало на мертвом небе над кособоким домишкой Ольгери. Хорошо.
- Просто за Черту спешишь или торопишься к кому, Лим? - голос женщины был похож на эту ночь, таким же теплым и тихим.
- Просто. Торопиться не к кому.
- А был кто? Жена, дети?
- Нет. Не было.
- Успеешь ещё. Молодой. Сорока ведь еще нет, да?
- Да.
Тридцать три. Вся жизнь впереди, как говорят. Вернет себе трон, наведет порядок в Империи, а там можно будет и жениться. Еще в первые годы войны советники намекали, что неплохо бы заключить союз с какой-нибудь соседней державой таким образом. Счел неуместной глупостью. А нужно было. Жена, наследник - сейчас бы на его стороне был бы еще какой-нибудь королёк или князь, защищающий не только его, но и интересы своего внука. Было бы, к кому обратиться за помощью, попросить армию…
- А родители? Братья, сестры?
- Родители умерли. Давно. Братьев и сестер нет.
Странно, что она решила расспросить его об этом только сейчас. Может, знала, что раньше не ответил бы? А теперь что уж - можно и поговорить, раз не спится.
- Значит, не к кому тебе идти?
Трещал костер, звенели цикады, на небе серебряным блюдцем висела луна…
- Вот и оставался бы. Ну и что, что карман? И к карману люди привыкают. Обжился бы. Может, дом у нас себе справил бы. Может, в Город подался бы. Парень ты не ленивый и, что ученый, видно - голова у тебя работает. А коли голова работает, то и рукам дело найдется. Не пропал бы у нас. А там девку бы какую за себя взял, много их там, то ты никого, кроме Ланки, не видел, а как выбрался бы в Город…
- Хватит!
Сайли вздрогнул во сне от его окрика. А он просто испугался. В своих рассказах Олья будто рисовала картины, живые, яркие… не лишенные привлекательности. И от этого становилось страшно. Страшно было думать о том, чтобы жить под небом без солнца, в бревенчатом доме с деревенской девкой, похожей на рыжую Ланку, что стала бы рожать ему детей, похожих на Майку, доила бы безрогую козу, делала кислый сыр, а к праздникам покупала бы у Фаски спирт…
- Хватит, - попросил он уже тише. - Спать пора.
С утра настроение было заметно хуже, дорога сделалась тяжелей. Останавливался он теперь чаще, как будто специально оттягивал выход к черте. Потом спохватывался, ругал себя и опять переходил на быстрый уверенный шаг. Но вскоре снова останавливался, придумывая очередной предлог.
- Не нужно тебе туда, - в лоб заявила Олья на одном из таких привалов. - Не выйдет из этого хорошего.
Он вздрогнул, восприняв эти слова, как пророчество.
- Не ходи. Страшно мне за тебя.
- Вот заладила! Страшно! Скажи, что дрова колоть некому будет.
- Да какие уж там дрова, - грустно улыбнулась женщина. - На тебя ж смотреть жалко, как ты топор берёшь. Небось до кармана и в руках не держал никогда. Молодой ты, неприспособленный, жизни не знаешь.
Жалеет. Ну не дура ли?
- Не пропаду, - буркнул он.
Нужно было идти дальше, а не слушать этот бред, но Истман отчего-то не торопился. Порылся в сумке, в которую он бросил более менее целые вещи для дороги, а Олья наложила сухарей, головку козьего сыра и каких-то душистых травок. Вынул маленький узелок. Когда полуэльфка тащила его от брошенного имперского лагеря, не поленилась прихватить кое-что из его одежды. А костюмы Императора кое в чем выгодно отличаются от нарядов простолюдинов.
- На вот, - он швырнул целительнице срезанные бесполезных тряпок пуговицы. Всего две - остальные самому нужны. - Это серебро. Решишь за Чертой остаться, пригодится. А вернешься, дашь тем, кто в Город поедет. Пусть выменяют тебе за него чего-нибудь… сама решишь, чего. Спрячь пока.
Потом, когда уже пошли, подозвал к себе Сайли и велел пацану присмотреть, чтобы бабка не отдала кому-нибудь подарок. А то она такая, с неё станется.
В этот раз Истман даже не заметил, как миновал Черту. Наверное, оттого, что он не думал ни об убийствах, ни о крови, а в голове путались бредовые мысли, тени проигнорировали идущих по сумрачным тропам людей - он не заметил ни одной. Хотя, честно сказать, и не высматривал.
А там, на другой стороне, просто захлебнулся льющейся отовсюду жизнью. Права была травница. Землю целовать, конечно, не стал, но простоял не меньше пяти минут на одном месте, с идиотской улыбкой любуясь раскинувшимся впереди лесом, слушая пение птиц и шелест листьев. Всё это было и там, за Чертой, и лес, и птицы, но здесь оно было… было… Истман не смог подобрать слов. Но если потом кто-нибудь однажды спросит у Каэрского Императора, был ли он когда-нибудь по-настоящему счастлив, он с уверенностью сможет сказать: да, был, в первые минуты после того, как вернулся из Пустошей.
- Давай, - нарочито равнодушно сказал он Ольгери, - иди, куда тебе там. А я сам уже.
- Тут до Кургана одна дорога. Если только лесом напролом не попрешь.
Пришлось топать рядом и дальше. Можно было вырваться вперед или, наоборот, отстать, но глупо как-то выходило.
Через полчаса целительница вдруг остановилась, что-то почуяв. Предупреждающе махнула рукой, но опоздала: навстречу им уже вывернула из-за крутого поворота люди. Не много, человек десять, но все при оружии. А самое плохое - Истман узнал этих людей. По крайней мере, одного из них - высокого грузного бородача с коротким мечом на поясе и толстой серебряной цепью на груди.